«Гальба сильно осунулся, похудел, и его осиная талия стала теперь еще тоньше. Но в это тяжелое, невероятно тяжелое время я видел, как он работает, часами слушал его (а он мог говорить часами, особенно об искусстве). И его неиссякаемая энергия, его энтузиазм поражали и... заражали окружающих.
Тот, кто пережил блокадную зиму сорок первого в Ленинграде, знает, как утомительно, как изнуряюще-унизительно это естественное, но все-таки животное чувство - голод. И надо было обладать немалой духовной силой, чтобы преодолеть это унижение.
Гальба такой силой обладал. Он много работал. Начисто ушли из его рисунков добродушие, легкая безоблачная веселость, чистый юмор, их сменили ожесточение, ярость, я бы даже сказал - свирепость, черты, которых прежде я не наблюдал в его карикатурах. Старые ленинградцы и сегодня помнят издевательские, доведенные почти до физического ощущения удара наотмашь рисунки Гальбы тех лет... Гальба ежедневно рисовал в «Ленправду», подключился к нашей «Полундре» (несколько рисунков мы с ним сделали даже вместе). Он делал плакаты для окон ЛенТАСС и для «Боевого карандаша», одним из создателей которого он стал тогда, делал карикатуры для ленинградских журналов. Копии с его рисунков в виде огромных щитов выставлялись на улицах и площадях фронтового города» '.
Товарищи по оружию рассказывают, как художник нарисовал на огромных полотнищах бязи отвратительные фигуры Гитлера и его приближенных. Полотнища были водружены на металлических фермах электропередачи между нашими укреплениями и укреплениями врага в поле зрения противника.
<<<Оглавление>>>