Потом пошел на почту и дал телеграмму Лусик Лазаревне. Девушка в окошке телеграфа сочувственно и с пониманием посмотрела на меня. Вероятно, я был не единственный, кто телеграфировал в этот день семье Сарьяна.
Потом пошел в музей. Там среди других полотен первоклассных художников - Коровина, Кустодиева, Машкова - висело небольшое полотно Мартироса Сарьяна: маленькие ослики, осторожно ступая по раскаленному песку, тащат огромные кипы сена. Еще там было синее-пресинее небо, заставляющее это маленькое полотно лучиться и сиять.
Мы шли по цехам металлургического завода вместе с инженером В. Боке-рия. Бокерия - сотрудник исследовательского института, коммунист, живой, остро думающий человек. Работой своей был так увлечен, так умел передать свое увлечение, что к концу беседы с ним я сам готов был идти на любое производственное совещание, чтобы доказывать необходимость автоматизации именно такой, за какую ратовал мой новый друг (какой именно, простите, я не смогу рассказать!).
Потом, когда мы дошли до проходной, разговор был каким-то образом повернут в другую сторону. И я убедился, что мой спутник ориентирован не только в современном производстве, но и в современной живописи, знает и любит Дейнеку, Фаворского, Сарьяна, тогдашних молодых... Естественно, что он превосходно знаком и с грузинскими художниками. Заговорили о Пиросманишвили, о трагической его судьбе и о наполненных жизнью работах, о других мастерах. Прозвучало имя Ладо Гудиашвили.
<<<Оглавление>>>