Запрограммированное отсутствие эмоций, добровольное отречение от чувственного, фетишизация формы и рационализм, царившие на оголенных деревянных подмостках, отталкивали его отвлеченностью схемы, идеализацией техницизма, отчуждением от человечного, естественного, личного. Вряд ли могли прийтись ему но нраву так или иначе сказывавшийся в декорациях конструктивистов пафос авторитарности, насильственное подчинение и форм предметного мира и сознания людей в зрительном зале. Щукин не так самонадеян. Полагая, что «от конструктивизма нам надо взять момент обязательной конструктивности всякой вещи», он верил прежде всего в могущественную силу живописи на сцене и не сомневался, что с ее помощью можно извлечь из неживого живое, одарить зрителя радостью сопричастности происходящему, возбудить его фантазию. Для воображения самого художника малейший толчок служил надежным трамплином.
Случилось так, что к 1926 году, когда студенты получили задание сделать декорации к «Кармен» Визе, руководство классом живописи на театрально-декоративном отделении взял па себя П. П. Кончаловский. С давних пор влюбленный в Испанию, он на занятиях нередко допускал «лирические отступления», то вскользь, а то и в подробностях вспоминая о тамошних встречах, ландшафтах, обычаях. Колоритные, всегда конкретные и образные рассказы мастера пришлись как нельзя более кстати. А до того, в 1924 году, В. И. Немирович-Данченко и И. М. Рабинович бросили смелый вызов устоявшимся традициям в трактовке оперы, поставив в Музыкальной студии Художественного театра спектакль «Кармен-сита и солдат» в ключе трагическом и суровом. Не им ли, учителям своим Кончаловскому и Рабиновичу, обязан Щукин тем, что в его «Кармен» - ни грана от нависшего проклятьем штампа «испапистости», радужной и цветистой.
<<<Оглавление>>>