Вольнослушатель Академии К. А. Савицкий (ставший позднее известным художником) уговорил его поехать на пароходе вверх по Неве писать этюды. Репин впервые выбрался за город. Он восторгался красивыми берегами Невы, роскошными особняками и дачами, принадлежавшими разбогатевшей буржуазии, и, как истый художник, любовался пестрой праздничной толпой, в которой разноцветные платья и шляпки дам, зонтики всех цветов и студенческие мундиры сливались в сплошной многокрасочный поток.
Пароход уже приближался к берегу, как вдруг эту нарядную процессию заслонила другая, безрадостная, унылая... Репин даже не мог сразу понять, в чем дело. Он спросил у Савицкого:
«Однако, что это там движется сюда?.. Вот то темное, сальное какое-то, коричневое пятно, что это ползет на наше солнце?
— А! Это бурлаки бечевой тянут барку; браво, какие типы! Вот увидишь, сейчас подойдут поближе, стоит взглянуть...
Приблизились. О боже, зачем же они такие грязные, оборванные? У одного разорванная штанина по земле волочится и голое колено сверкает, у других локти повылезли, некоторые без шапок; рубахи-то, рубахи! Истлевшие — не узнать розового ситца, висящего на них полосами, и не разобрать даже ни цвета, ни материи, из которой они сделаны. Вот лохмотья! Влегшие в лямку груди обтерлись докрасна, оголились и побурели от загара... Лица угрюмые, иногда только сверкнет тяжелый взгляд из-под пряди сбившихся висячих волос, лица потные блестят, и рубахи насквозь потемнели.. . Вот контраст с этим чистым ароматным цветником господ!..
— Какой, однако, это ужас!.. Люди вместо скота впряжены... Савицкий, неужели нельзя как-нибудь более прилично перевозить барки с кладями, например буксирными пароходами?
— Да, такие голоса уже раздавались. — Савицкий был умница и практически знал жизнь. — Но буксиры дороги, а главное, эти самые вьючные бурлаки и нагрузят барку, они же и разгрузят ее на месте, куда везут кладь. Поди-ка там поищи рабочих-крючников! Чего бы это стоило!»
Размышляя о жестоком бурлацком труде, Репин вскоре задумал написать картину на тему о бурлаках. Он начал набрасывать эскизы, в которых подчеркнуто противопоставлял бурлаков, «людей, запряженных вместо скота», нарядному обществу, которому бурлаки «уступают свою потовую дорогу». К этому сводился, по словам самого художника, его первоначальный замысел. Однако продолжать работать над картиной Репин не стал — его отговорил молодой девятнадцатилетний художник Федор Васильев, его новый приятель.
Талантливый пейзажист, ученик Шишкина и Крамского, он никогда не учился в Академии, но своими работами, сделанными с натуры, неизменно поражал всех, в том числе и своих учителей. Увидя эскизы «Бурлаков», Васильев стал отговаривать Репина. Подвижный, темпераментный, он наполнял шумом его мастерскую: «А, бурлаки! Задело-таки тебя за живое? Да, вот она, жизнь, это не чета старым выдумкам убогих старцев... Но, знаешь ли, боюсь я, чтобы ты не вдался в тенденцию. Да, вижу, эскиз акварелью... Тут эти барышни, кавалеры, дачная обстановка, что-то вроде пикника; а эти чумазые уж очень как-то искусственно «прикомпоновываются» к картинке для назидания: смотрите, мол, какие мы несчастные уроды, гориллы. Ох, запутаешься ты в этой картине: уж очень много рассудочности. Картина должна быть шире, проще, что называется — сама по себе...
Бурлаки так бурлаки! Я бы на твоем месте поехал на Волгу—вот где, говорят, настоящий традиционный тип бурлака, вот где его искать надо...»
В словах Васильева многое казалось справедливым. Да и Крамской говорил то же. Репин согласился. Поездку на Волгу удалось осуществить очень скоро. Собрались целой компанией: Репин, его брат Василий, приехавший из Чугуева, Федор Васильев и художник Макаров.
На Волге художники работали очень много. Васильев писал пейзажи, а Репин делал альбомные зарисовки и этюды, подыскивал «натуру» для задуманной им картины, наблюдал и изучал людей, приглядывался к бурлацким типам. Вот как сам Репин описывает это путешествие.
«В начале июня 1870 года мы спустились по великой реке от Твери до Саратова, имея в виду избрать более типичное место для своих этюдов... Я был в великом восхищении... Мы вставали с восходом солнца и спешили на палубу, чтобы не пропустить ни одного интересного места, и старались набросать, записать и поместить в своих дорожных альбомах все выдающееся на пути...»
Поездка на Волгу удалась вполне. Репин нашел все, что было ему необходимо для будущей картины. Он увидел волжских бурлаков, сблизился с ними, полюбил их. Особенно привлек его поп-расстрига Канин, которого он впоследствии изобразил во главе унылого шествия бурлацкой группы. Лицо Канина захватило художника.
«... Вот история, вот роман! — писал он в своих воспоминаниях. — Да что все романы и все истории перед этой фигурой! Боже, как дивно у него повязана тряпицей голова, как закурчавились волосы к шее, а главное — цвет его лица!
Что-то в нем восточное, древнее. Рубаха ведь тоже набойкой была когда-то: по суровому холсту пройдена печать доски синей окраски индиго; но разве это возможно разобрать? Вся эта ткань превратилась в одноцветную кожу серо-буроватого цвета... Да что эту рвань разглядывать! А вот глаза, глаза! Какая глубина взгляда, приподнятого к бровям, тоже стремящимся на лоб; это не простак... Рубаха без пояса, порты отрепались у босых черных ног...
...Я иду рядом с Каниным, не спуская с него глаз. И все больше и больше нравится он мне: я до страсти влюбляюсь во всякую черту его характера и во всякий оттенок его кожи и посконной рубахи. Какая теплота в этом колорите!»
Беглые зарисовки в альбоме не удовлетворяли художника — он хотел целиком перенести на холст этот встреченный в самой жизни, завершенный, казалось бы, уже в натуре, характерный и предельно выразительный образ волжского бурлака, но Канин, отвергая все просьбы и не прельщаясь щедрыми посулами, ни за что не соглашался позировать.
«Целую неделю я бредил Каниным и часто выбегал на берег Волги, — рассказывает Репин. — Много проходило угрюмых групп бурлаков; из них особенно один в плисовых шароварах поразил меня: со своей большой черной бородой он был очень похож на художника Саврасова; наверно, из купцов... Но Канина, Канина не видно... Ах, если бы мне встретить Канина! Я часто наизусть старался воспроизвести его лицо; но от этого Канин только поднимался в моем воображении до недосягаемого идеала».
И вот наконец желанный день! Репин стал писать этюд с Панина. Бурлак позировал в лямке, привязанной к барке.
«...Во время стояния в лямке он поглощал меня и производил на меня глубокое впечатление. Была в лице его особая незлобивость человека, стоящего неизмеримо выше своей среды. Так, думалось мне, когда Эллада потеряла свою политическую независимость, богатые патриции железного Рима на рынках, где торговали рабами, покупали себе ученых-философов для воспитания своих детей. И вот, философа, образованного на Платоне, Аристотеле, Сократе, Пифагоре, загнанного в общую яму или пещеру с беглыми преступниками-земляками, угоняли на Понт Эвксинский, и он лежал там на солнцепеке, пока кто-нибудь не покупал наконец его, шестидесятилетнего старика...
...Много лет спустя я вспоминал Канина, когда передо мною в посконной, пропотелой насквозь рубахе проходил по борозде с сохой за лошадью Лев Толстой...»
Множество ярких типов, послуживших прообразами для героев его «Бурлаков», встретил Репин на Волге. В их числе мальчик Ларька, бывший моряк Илько, Константин, в прошлом иконописец, и многие, многие другие...
С Волги Репин привез целый альбом рисунков и много этюдов, поразивших всех мастерством исполнения. «Этой картины еще не существовало,— вспоминает о «Бурлаках» Стасов, — а уже все, что было лучшего между петербургскими художниками, ожидало от Репина чего-то необыкновенного: так были поразительны небольшие этюды масляными красками, привезенные им с Волги. Что ни холст, то тип, то новый человек, выражающий целый характер, целый особый мир. Я живо помню и теперь, как вместе с другими радовался и дивился, рассматривая эскизы и этюды Репина в правлении Академии; там было точно гулянье, так туда толпами и ходили художники и останавливались подолгу перед этими небольшими холстами, привезенными без подрамников и лежавшими на полу».
Накопив обильный материал, Репин стал заново набрасывать эскизы. Впервые он показал картину на выставке в Обществе поощрения художеств в 1871 году. Но художник остался недоволен своей работой и заново переписал ее, перед этим поехав еще раз на Волгу.
То было время, когда только что организовавшееся Товарищество передвижных выставок объединило передовых русских художников для служения своим искусством интересам народа. Смело и уверенно развернули передвижники знамя идейного реалистического искусства. Они не захотели быть пассивными отображателями действительности, — художник должен быть «критиком общественных явлений», — говорил Крамской, развивая мысль Чернышевского о том, что воспроизведение жизни есть главная задача искусства, но часто его произведения имеют и другую задачу— объяснять жизнь или быть приговором о явлениях жизни.
Будучи представителями демократической интеллигенции, эти художники, в массе своей разночинцы, вышедшие из народных низов, горячо сочувствовали порабощенному трудовому народу. Русская реалистическая живопись быстро вступала в пору своего расцвета. Общество видело в искусстве передвижников, по выражению одного критика, «гражданскую службу по департаменту обвинительного суда».
Появление «Бурлаков» Репина оказалось как нельзя более своевременным в ту пореформенную пору, когда вся революционно-демократическая интеллигенция России горячо протестовала против нового закабаления крестьян уже не только помещиком и становым, но еще и кулаком. Народ, впряженный после аграрной реформы 1861 года в новую лямку, вызывал горячее сочувствие всей передовой России.
Герои произведения Репина не были «новичками» в русском искусстве: читатели романа Чернышевского «Что делать?» хорошо помнили Никитушку Ломова, гиганта-бурлака, о могучей силе которого шла молва по всей России. Да и кто тогда не повторял строки Некрасова из «Размышлений у парадного подъезда»:
Выдь на Волгу: чей стон раздается
Над великою русской рекой?
Этот стон у нас песней зовется —
То бурлаки идут бечевой...
Однако замысел картины Репина не был навеян этими некрасовскими строками. Художник сам потом признавался, что «Размышления у парадного подъезда» он прочел впервые через два года после того, как картина была им написана.
В «Бурлаках на Волге» с полной силой проявился живописный гений Репина. Всех поразил удивительный солнечный колорит картины. Красота великой русской реки щедро напоила кисть художника. Он сумел передать в картине ощущение знойного летнего дня и безбрежной речной шири, и тем трагичнее выступает на этом солнечном фоне группа людей, низведенных до положения вьючных животных. Их движения ритмичны, художник сумел выразить в каждой фигуре общее всем выражение. Он не обезличил своих персонажей, нет, он тщательно продумал позу, выражение лица, жест, малейшую черточку характера каждого из них. Но индивидуальное в облике бурлаков понято Репиным одновременно и как типичное, характерное для многих и многих, таких же, как Канин, как Ларька, Илько, Константин...
Впереди всей группы — два «коренника», широкоплечие вожаки, с натруженными сильными руками; за ними бредет безучастный ко всему худощавый белорус, покуривающий трубку; отставной солдат, цыган и в центре совсем еще юный парень, которому невмочь от тяжелой лямки, натирающей плечо. Все они проходят перед зрителем «крупным планом», слитые в четкую, строгую композицию. Вдали за бурлаками виден дымок парохода — деталь, введенная в картину не случайно. Этим беглым намеком художнику хотелось подчеркнуть жестокость эксплуатации бурлацкого труда, который стоил намного дешевле «паровой тяги». Глядя на картину, зритель как бы сам чувствует тяжесть бурлацкой лямки, придавившей этих сильных людей. Ритмическое чередование склоненных голов и напряженных спин подчеркивает неуклонное движение вперед безрадостной процессии.
Но Репин сумел показать не только тяжелую бурлацкую долю, гнетущий труд бурлаков; он возвеличил своих героев, воспел их как людей высокой душевной красоты и физической силы.
«Никогда еще горькая судьба вьючного людского скота не представала перед зрителем на холсте в такой страшной массе, в таком громадном пронзительном аккорде, — писал В. В. Стасов. — Эти одиннадцать человек, шагающих в одну ногу, натянувши лямки и натужившись грудью, что это за людская мозаика с разных концов России!.. Это могучие, бодрые несокрушимые люди, которые создали богатырскую песню «Дубинушку»: «Эй, ухнем, эй, ухнем, ай-да, ай-да, — под грандиозные звуки которой, быть может, еще много поколений пройдет у нас, только уже без бечевы и лямки. Все это глубоко почувствовала вся Россия, и картина Репина сразу сделалась знаменита повсюду».
Стасов назвал «Бурлаков на Волге» первой картиной всей русской школы. «Она сделалась для нашего поколения такой же знаменитостью, какой для предыдущего был «Последний день Помпеи», — утверждал он. Но консерваторы из академического лагеря называли ее «величайшей профанацией искусства», им вторила «фельетонная братия из консервативных газет», возмущавшаяся «простонародностью» сюжета, его «лапотностью», иначе говоря — реализмом картины. В «Бурлаках на Волге» Репин впервые показал себя идейным реалистом, твердо став на тот путь, который обеспечил ему в дальнейшем огромные творческие победы.
Интересна судьба «Бурлаков на Волге». Еще в пору работы над картиной к Репину в мастерскую вошел одетый в русскую поддевку высокий человек с темно-русой бородой. Представившись, он стал внимательно рассматривать этюды, развешенные по стенам. Особенно понравились ему два из них, которые он и пожелал приобрести. Этим нежданным гостем был московский промышленник, известный собиратель русской национальной живописи Третьяков.
С этих пор у Репина завязались с ним дружеские отношения. Художник часто советовал Третьякову, какие картины с выставок, а порой и в мастерских следовало ему приобрести для галереи. Со своей стороны Третьяков, будучи основным покупателем картин передвижников, старался приобретать все лучшее, что выходило из-под кисти великого русского художника.
Но «Бурлаки», к огорчению Репина, попали не к Третьякову. Они были куплены по предварительному условию великим князем Владимиром Александровичем: будучи вице-президентом Академии художеств, великий князь по должности обязан был «поощрять таланты». Третьяков оказался вынужденным уступить картину князю и удовольствоваться вариантом «Бурлаков», написанным Репиным одновременно с самой картиной.
«Бурлаки на Волге» долгие годы висели в биллиардной великого князя, скрытые от народа. Лишь изредка сиятельный владелец разрешал показывать картину на выставках.
После Великой Октябрьской социалистической революции «Бурлаки на Волге» стали достоянием народа и сейчас украшают один из залов Государственного Русского музея.
<<< Архип Иванович Куинджи (1842—1910) <<<
>>> Илья Ефимович Репин (1844—1930) >>>